Меня зовут Кристина, я клинический психолог. Около двух лет назад я опубликовала на Geektimes пост о патопсихологической диагностике, в котором рассказала о том, как производится исследование психики пациентов в психиатрическом стационаре на предмет наличия или отсутствия нарушений мышления, памяти и других функций психики.


Всё, что нужно знать о нашей патопсихологической диагностике. Источник: [43, стр. 133-134].

В комментариях мне задали довольно много вопросов о том, насколько надёжны используемые методы, где границы их применимости и т.д. В своих ответах я последовательно защищала используемый инструментарий и психиатрию / психологию в целом.

Прошло два года, и я уже не тот наивный специалист, который только вышел из государственной системы психиатрической помощи, я успела поработать в частной практике, тесно сотрудничая с психиатром и имея возможность увидеть те аспекты психиатрии, которые ранее были скрыты от меня. Мои взгляды на индустрию душевного здоровья несколько изменились.

Сегодняшний пост будет не таким восторженным и, возможно, несколько более эмоциональным. В нём будет некоторое количество инсайдерской информации, на которую, к сожалению, я не могу привести пруфы, но я постараюсь в ключевых моментах обосновать свои доводы соответствующими ссылками. Скажем так, в индустрии всё не так радужно, как мне бы хотелось, и я считаю, что о её проблемах нужно говорить открыто.

Пост написан в соавторстве с Лобановым Виталием (hdablin ). Текст получился довольно длинным, в нём мало картинок и много пространных рассуждений. Но если вам интересны проблемы диагностики в психиатрии и смежных дисциплинах, добро пожаловать под кат.

Комплексный подход в диагностике психических заболеваний

В диагностике психических заболеваний важен комплексный подход[1, стр. 22], и об этом много говорят. Действительно, оценка состояния пациента не должна производиться на основании наличия или отсутствия отдельных признаков нарушений работы психики, необходимо воспринимать человека полностью, во всём многообразии его психической деятельности, выстраивая в процессе клинической беседы и / или патопсихологического эксперимента последовательно уточняющуюся, внутренне непротиворечивую модель его функционирования, дополняя и изменяя её по мере появления новых диагностических данных.

Говоря проще, недопустимо ставить человеку шизофренический (равно как и любой другой) патопсихологический симптомокомплекс только на основании того, что он нашёл общее у таких понятий как “кошка” и “яблоко” (прекрасный ответ одного пациента: “косточки внутри”).

Но, к сожалению, многие специалисты поступают именно так: нет никакой гарантии, что попав в систему, вы не получите ярлык “шизофреника” только потому, что вы дадите ответ, не предусмотренный в методичках 50-70х годов или в голове самого специалиста.

Так, однажды мне попалось заключение, в котором психолог отмечает нарушение мышления по шизофреническому типу, ссылаясь на то, что, выполняя методику на исключение лишнего, из четырёх изображений — воздушного шара, самолёта, автомобиля и парохода, исследуемый исключил воздушный шар, обосновав это тем, что это средство передвижения устарело.

Проблема общего тезауруса

Комплексная диагностика — важная и даже отчасти модная тема, но то, что говорят о ней, порой вводит меня в недоумение. Так один из отечественных авторитетов в области диагностики открыто продвигает идею о том, что используемые в диагностическом процессе методики должны “иметь общий тезаурус”. И, сюрприз-сюрприз, этот человек свою научную работу строит именно на создании комплекса методик, использующих единый терминологический аппарат.

Простая идея о том, что во всём цивилизованном мире уже давно научились выстраивать системы “перевода” / взаимного отображения разных концепций личности (например), как раз для того, чтобы можно было использовать разные методики, основанные на различных моделях, для сравнения между собой и для построения той самой комплексной оценки, полностью им игнорируется.

А почему? Да просто потому, что если принять это во внимание, будет очень сложно рекламировать собственную, “не имеющую аналогов” систему методик. Ведь её ценность, согласно автору, как раз в едином тезаурусе, который по факту никому особо и не нужен.

Возьмём, например, обозначенную этим самым авторитетом проблему несовпадения моделей описания личности: дескать, существует множество способов её описать (это так), и разные методики исследования нацелены на использования различных подходов к её описанию: кто-то говорит о пяти факторах, кто-то об акцентуациях, а кто-то вообще использует типологию Майерс-Бриггс.

Но ещё в конце 80-х было опубликовано исследование[2], которое показывает, что пятифакторная модель превосходит типологию Майерс-Бриггс. В нём же показано, какие именно шкалы Пятифакторной модели коррелируют с типологиями Майерс-Бриггс, что даёт (при желании) возможность [не идеально точно, но всё-таки] отобразить данные, описанные в рамках одной модели, на другую.

Популярные в России модели акцентуаций — такие, как классификация Леонгарда и получившая широкое распространение продолжающая её классификация Личко, в существенной степени основанная на классификации психопатий Ганнушкина, на Западе не слишком популярны.

Зато там используются некоторые схожие классификации — такие, как психоаналитическая диагностическая модель Мак-Вильямс, которая не имеет однозначного отображения на Пятифакторную модель, они различны по своей сути[3] или клинические шкалы опросника Шелдера и Вестена[4], которые вполне себе взаимоотображаются на Пятифакторную модель[5].

Но самое интересное заключается в том, что шкалы опросника Шелдера и Вестена неплохо соотносятся с психоаналитической диагностической моделью, предложенной Мак-Вильямс[6]. И, разумеется, они соотносятся с классификацией, используемой в DSM.

К чему я это всё рассказываю? К тому, что, во-первых, проблема различия используемого тезауруса частично решена (в достаточной степени, чтобы клиницисты могли использовать методики, основанные на разных моделях описания личности, для комплексного анализа), а, во-вторых, к тому, что в западной научной и клинической практике используется более здравый подход, направленный не на разработку новых уникальных методик и моделей описания, а на исследование соотношения и возможности взаимного отображения уже имеющихся моделей (психоаналитической, клинической из DSM, Пятифакторной).

Бесполезная на практике двойная диагностика

Изначально предполагалось, что экспериментально-психологическое исследование будет использоваться в дополнение к общему клиническому изучению больных[11, стр. 22], выполняемому врачом-психиатром, с целью решения задач дифференциальной диагностики, ранней диагностики патологических изменений психики, оценки эффективности терапии и др.

По идее, это должно приводить к тому, что человека проверяют два разных специалиста, используя два разных набора диагностических инструментов, что, вроде как, позволяет обеспечить большую точность и уменьшить вероятность ошибок. Дескать, если один из специалистов сильно ошибётся, его результаты не совпадут с результатами коллеги, они обсудят пациента и найдут ошибку, она не останется незамеченной.

На практике (инсайд, без пруфов) дело обстоит не так радужно: психолог является “нижестоящим” специалистом по отношению к психиатру и в ряде случаев он просто подгоняет свои результаты под тот диагноз, который выставил психиатр. Но бывают ситуации ещё хуже, когда психиатр просто приходит к психологу и спрашивает, какой диагноз поставить тому или иному пациенту (психолог формально не имеет права выставлять диагнозы, его этому не учили, но так бывает).

Вообще, в индустрии, по крайней мере, в государственных структурах существует такое явление, как “проклятие первого диагноза”. Суть его предельно проста: многие не хотят связываться с изменением диагноза пациента: если где-то когда-то кто-то нашёл у него что-то шизофреническое, с огромной вероятностью следующие специалисты (и психиатры, и психологи) будут видеть этот “шизо-компонтент” — независимо от того, есть ли что-то такое у пациента — просто потому, что сказать о его отсутствии — значит либо поставить под сомнение квалификацию предыдущего специалиста, либо свою, а так же обречь себя на кучу бумажной работы. Поэтому на практике бывает так, что результаты диагностики просто “подгоняются” под полученные ранее.

У психиатров дело обстоит ненамного лучше: смена диагноза — достаточно геморройная процедура, и этого стараются избегать, по возможности обеспечивая совпадение результатов всех обследований пациента. Механизм защиты от ошибок не работает.

Игнорирование параметров среды при тестировании

Одним из существенных нарушений идеологии комплексного подхода в диагностике является игнорирование многими психологами параметров среды, в которой производится экспериментально-психологическое исследование.

Проще всего объяснить на примере СДВ(Г) — заболевания, которое, среди прочего, характеризуется неспособностью человека сосредоточиться на задаче, высокой отвлекаемостью на посторонние стимулы. Берут этого человека, приводят в тихий кабинет психолога, психолог проводит исследование, человек его успешно проходит, психолог пишет, что всё нормально.

Но стоило бы негромко включить радио, и результаты этого исследования изменились бы радикально: у таких больных очень сильно проседает результативность в тестах на производительность при наличии малейшего отвлекающего раздражителя[7]. Но на практике мало кто из психологов этим заморачивается, обычно проводят исследования в потоковом режиме в тишине кабинета, после чего отмечают положительную динамику, ага.

И уж точно, даже если кто-то и проводит такое исследование в условиях зашумлённости, то не отражает этот факт в своём заключении: принятая форма написания заключений по результатам патопсихологического эксперимента вообще не предусматривает описания параметров среды, в которой производилось тестирование, хотя одна только зашумлённость может радикально повлиять на его результаты[7].

Разумеется, эта проблема проявляет себя не только в диагностике СДВ(Г), это общая проблема, относящаяся ко всем результатам нейро- / патопсихологического исследования.

В современных источниках уделяется высокое внимание стандартизации как процедуры тестирования, так и параметров среды, в котором оно проводится[8, пар. 16.316]. У нас на практике эти параметры не просто не стандартизируются, они даже не указываются в тексте заключения. Но про стандартизацию мы ещё поговорим ниже.

Игнорирование параметров фармакотерапии при патопсихологическом тестировании
Многие психологи не разбираются в психофармакологии, и это ужасно. Хуже того, никто не указывает в своих заключениях, какое фармакологическое лечение получал пациент на момент исследования. А от этого очень многое зависит.

Откуда я могу знать, чем вызвана эмоциональная уплощённость, отмеченная коллегой в заключении — болезнью или принимаемыми препаратами (здесь фишка в том, что человеку, далёкому от психофармакологии, даже если он клинический психолог, сложно будет понять, вызваны ли наблюдаемые явления самой болезнью или попытками её лечения).

При том, что в мировой практике уже давно признано влияние медикаментов на результаты нейро- / патопсихологической диагностики[8, пар. 16.271], у нас психологи могут даже не поинтересоваться, какие медикаменты принимает пациент. И в результате, например, тревожники, которым назначили высокие дозы нейролептиков (нередкая в РФ практика) становятся “шизофрениками” — просто потому, что психолог не понимает, отчего это перед ним человек заторможенный с уплощённой мимикой и т.п.

В идеальном мире нейро- / патопсихологическая диагностика должна выполняться “насухую”, без препаратов[29, стр. 28] (или, по крайней мере, без нейролептиков), а в случаях, когда это невозможно, необходимо указывать препараты с дозировками, на которых происходило исследование, и привлекать психиатра (если психолог сам не разбирается в том, как эта фарма влияет на оцениваемые параметры), чтобы выявить эффекты принимаемых пациентом лекарств и отделить мух (влияние препаратов) от котлет (нарушений речи, мышления и т.п.).

Игнорирование параметров физиологического состояния пациента

Ладно, в фарме многие психологи не разбираются, или недостаточно учитывают ее влияние на данные эксперимента (хотя в программе обучения клинической психологии в медицинских универах соответствующий курс есть, да и тот же NEI вполне принимает психологов на обучение). Мне это непонятно, но, вроде как, формально они этого и не должны уметь (хотя принцип “не умеешь сам, обратись к тому, кто умеет” тут должен соблюдаться). Это я с большой натяжкой могу понять.

Но при тестировании также часто не учитываются другие параметры состояния исследуемого, которые могут повлиять на результаты диагностики: боль[8, пар. 16.281], усталость (не болезненная астения, а обычная человеческая усталость, когда, например, пациента отправляют на диагностику после выполнения работ по отделению)[8, пар. 16.264], психоэмоциональное состояние[8, пар. 16.257], стресс от самой процедуры тестирования[8, пар. 16.292].

Отсутствие системного подхода к диагностике

В прошлой статье я много красивых слов посвятила важности системного подхода в патопсихологической диагностике: нельзя на основании одного-двух признаков судить о пациенте в целом.

Что же мы видим на практике? Нередко в одном и том же заключении психолога можно увидеть, например, существенные нарушения мышления по шизофреническому типу и их отсутствие, сформированную мотивацию на прохождение исследования и её явную недостаточность и прочие противоречия.

Почему-то некоторые мои коллеги даже не пытаются сформировать некий единый взгляд, единую модель пациента, и если методики выдают противоречивые результаты, они не бегут разбираться и ретестировать, а просто тупо записывают эти разные результаты в разные части заключения. Дескать, я тут чего-то намерял, а вы — разбирайтесь сами, что это значит. Бесит.

Произвольность интерпретации результатов методик

Довольно низкие параметры валидности и надёжности многих используемых на практике методик (конкретные примеры разберём в следующем разделе, там же будут и пруфы) приводят к тому, что зачастую интерпретация результатов тестирования бывает крайне субъективной.

И относится это не только к проективным тестам[9, стр.8], но и к, казалось бы, стандартизированным опросникам, таким, как СМИЛ. Даже если вы почитаете саму Собчик[10, стр. 5], вы увидите огромный баг этого теста: “количественные показатели методики не являются абсолютом: они должны рассматриваться в обобщённой совокупности данных об изучаемом человеке”.

Фраза хорошая и правильная, но она демонстрирует, в частности, тот факт, что на практике даже один и тот же профиль СМИЛ (результат тестирования) может быть интерпретирован разными специалистами по-разному. Опять же, проблема бы частично решалась, если бы коллеги указывали в своих заключениях непосредственные результаты прохождения методики (для чего даже разработана специальная краткая форма их записи), но часто они эти результаты не указывают: только интерпретация.

И СМИЛ здесь — не самое страшное. Всякие “пиктограммы” и прочие “сравнения понятий” предоставляют гораздо бо́льшую свободу интерпретации, не говоря уже о проективках. Это, конечно, тоже относится к вопросам валидности и надёжности, которые мы обсудим чуть позже, но здесь хотелось бы сказать коллегам: пожалуйста, указывайте не только свои выводы (которые, сюрприз-сюрприз, могут быть неверны), но и те данные, на основе которых вы их сделали. Несколько больше писанины, но итоговый результат того стоит.

Отсутствие стандартизации в используемых методиках тестирования

Мало того, что каждый психолог волен использовать свой набор тестовых методик (что, возможно, и не так плохо, т.к. даёт возможность специалисту подобрать оптимальные инструменты в каждом конкретном случае), иногда выбирая совершенно неподходящие инструменты, так ещё и единого наименования методик в индустрии просто не существует.

Возьмём, к примеру, методику “Пиктограмма” (модифицированный тест Лурии на опосредованное запоминание). Мне встречались, как минимум, четыре набора используемых понятий, и когда я вижу в чужом заключении данные, полученные с помощью этой методики, я понятия не имею, какой именно набор использовался.

В защиту коллег скажу, что при желании точно указать версию используемой методики психолог сталкивается с определёнными сложностями — просто в силу того, что стандартного референсного каталога методик просто не существует, и если специалист захочет точно указать её, ему придётся писать длинную ссылку на источник, из которого был взят конкретный набор, а то и с указанием страницы — как в академических статьях, блин. Это просто неудобно, длинно, да и врачи могут не понять.

Бесполезность патопсихологической диагностики

Все эти факторы, перечисленные в предыдущем разделе, а также множество других приводят к тому, что в ряде случаев нейро- / патопсихологическая диагностика становится совершенно бесполезной процедурой.

Не поймите меня неправильно, я люблю диагностику, в т.ч. патопсихологическую, и считаю, что она может быть очень полезна при правильном и уместном использовании (об этом тоже расскажу), но факт остаётся фактом — часто она ничего не даёт ни врачу, ни пациенту, ни психологу.

Собственно, это было той причиной, по которой я ушла из психиатрического стационара, и на тот момент я думала, что проблема только в организации процесса в нашей больнице, но оказалось, что в действительности всё не так, как на самом деле: область проблем гораздо шире и простирается далеко за пределы моего предыдущего места работы.

Диагностика под препаратами

Я уже говорила об этом, но здесь мне хочется немного раскрыть моё субъективное понимание проблемы. Дело в том, что в практической деятельности психолога полностью избежать необходимости проводить диагностику людей, принимающих психиатрические препараты, не получится: если пациент в остром состоянии, часто необходимо эту остроту снять, а уже потом разбираться с тем, откуда она взялась. Это нормально и оправдано, это даже хорошо, что тут не пытаются проводить сначала сложную и долгую диагностику.

Но есть одно “но”: после того, как человека завели на препараты (особенно на нейролептики, но не только), список вопросов, на которые может ответить психолог, проведя своё исследование, существенно сужается. Да, я могу посмотреть, насколько [не]устойчиво внимание у пациента сейчас, но я не могу сделать никаких внятных предположений относительно того, почему оно именно такое: потому, что это характеристика самого человека, или потому, что это влияние таблеток.

Точнее даже не так: предположения я сделать могу, но это будет уже моё субъективное мнение, методики, используемые в отечественной диагностике en masse, не предусматривают внятной процедуры дифференцирования влияния препаратов. И какой толк от валидности и надёжности методики, если в конечном итоге я по своему усмотрению решаю, какие данные учитывать, относя их к свойствам психики исследуемого, а какие отбросить, списав на действие таблеток.

И если в частной практике я могу отказаться от такой диагностики, объяснив её бесполезность клиенту, то в больнице психологу приходится проводить эти заведомо недостоверные диагностики конвейером.

Опять же, разумеется, опытный психолог не будет сильно ошибаться в этом вопросе и будет достаточно корректно учитывать влияние препаратов, но это будет субъективное мнение, к инструментальной диагностике, которой так хочется хвастаться, отношение это всё будет иметь весьма посредственное.

Формальность повторной диагностики

На то, чтобы провести корректное патопсихологическое исследование, у меня уходит от полутора до четырёх часов, а иногда и больше. Это вместе со сбором анамнеза, клинической беседой, собственно, патопсихологическим экспериментом и объяснением результата клиенту на понятном неспециалисту языке.

В стационаре на повторную диагностику (которая, по идее, проводится, чтобы определить динамику состояния пациента) в ряде случаев специалист затрачивает минут пятнадцать.

Не потому, что он намного опытнее меня, а потому, что к повторной диагностике некоторые психологи (да и психиатры этим грешат) относятся формально. “Шизофрения неизлечима, если есть F.2X, нет смысла его смотреть — просто рисуй ему шизофренический симптомокомплекс и всё!” — такова логика значимого количества повторных обследований.

Я уже не говорю о том, что зачастую проводятся эти повторные обследования не по показаниям, а по недоступным постижению соображениям руководства (всякие там чисто бюрократические требования к частоте психологического обследования).

Бесполезность для пациента

Поработав несколько лет в нормально организованном процессе, я могу с уверенностью сказать, что та диагностика, которую мы проводили в стационаре, была бесполезна для пациента.

Пациент ничего о себе не узнавал, никто не объяснял ему, какие результаты получены, их даже не озвучивали, поскольку это было бы вмешательством в лечение, и врачи такой шаг не оценили бы.

Говорить о том, что эта процедура повышает комплаенс, тоже неправильно. Это здесь, когда я объясняю клиенту, что я увидела, почему именно я считаю, что увидела именно то, что увидела, как это соотносится с тем, какой диагноз поставит, и какое лечение назначит психиатр, я вижу, что готовность клиента к сотрудничеству повышается.

А там, в больнице, многие пациенты относились к процедуре патопсихологической диагностики весьма прохладно: в лучшем случае скептически, в худшем — резко отрицательно. И я их понимаю.

Бесполезность для процесса лечения

Но, может быть, эта диагностика была полезна для врача (и для пациента — только косвенно)?

Отнюдь. Наши результаты никуда дальше не шли. Единственное, что от нас требовалось — это чтобы они совпадали с тем, что нужно психиатру. Одни врачи настаивали на том, чтобы мы подгоняли свои выводы под их видение, другие просто спрашивали у нас, какой диагноз ставить (да, отечественная психиатрия в… в общем, в плачевном состоянии).

Никто не сидел и не корректировал фармакологические схемы на основании наших результатов, никто не назначал и не отменял психотерапию, никто не менял режим сна и отдыха — в общем, в лечении пациента, когда заканчивался бюрократический этап обеспечения “одинаковости диагнозов”, влияние результатов нашей работы было околонулевым.

Отсутствие системного образования в области психиатрии и психофармакологии для психологов

Да, можно отучиться в том же NEI или почитать Шталя с Капланом и Сэдок (рекомендую тем коллегам, кто ещё не), но это не заменяет качественного системного вузовского или послевузовского образования в этих областях. Да, есть некоторое количество курсов психиатрии для психологов, но то, что я видела — лютый ужас (кроме NEI, разумеется).

И я не понимаю, как человек, который не знает ни психиатрию, ни психофармакологию (психолог, пусть он хоть десять раз называется клиническим), может работать с психиатрическими пациентами. Да, у него всегда есть возможность научиться всему самостоятельно, перенять знания у психиатров и т.д., но многие ли этим заморачиваются?

К сожалению, нет.

Катастрофическое устаревание стимульного материала

Даже если не придираться к валидности и надёжности самих используемых методик (а мы обязательно придерёмся чуть позже), вопиющее устаревание стимульного материала заставляет меня делать фейспалм.

Возьмём, например, методику опосредованного запоминания по-Леонтьеву (не суть, что это такое): там есть карточки, на которых изображены различные предметы. Там есть чернильное перо[11, стр. 85], но нет смартфона. Это всё, что нужно знать о соответствии используемых методик современным реалиям.

Да, можно сказать: “не используй Рубинштейн, используй более современные методики”. Но где они? Ах, в учебнике Лезак? Но они не прошли адаптацию и апробацию на русскоязычной аудитории (по крайней мере, не все).

Нет, всё действительно печально.

Методики

Ок, мы обсудили немного проблемы, которые есть в нейро- / патопсихологической диагностике в целом, давайте поговорим немного об используемых методиках. Для начала определим такие понятия, как валидность и надёжность.

Валидность — это характеристика, которая показывает, насколько полученные данные соответствуют тому, что мы хотим исследовать[12]. Иными словами, это такая штука, при наличии которой мы можем быть уверены в том, что мы измерили именно то, что хотели измерить.

Надёжность — это степень устойчивости методики к погрешностям измерения. Надёжность имеет отношение к повторяемости результата. Например, используя один и тот же инструмент измерения, мы можем, при условии его надёжности, рассчитывать на то, что его (измерения) результаты по одному и тому же объекту в одних и тех же условиях будут постоянны[12] (если, конечно, характеристики объекта не изменились).

Давайте пробежимся по основным классам используемых в патопсихологической диагностике методик и посмотрим, насколько они обладают этими качествами.

Проективные тесты

Начнём с проективных тестов как с наименее стандартизированных и структурированных. К проективным методикам относятся такие тесты как ТАТ, РАТ, “Несуществующее животное”, “Дом, человек, дерево” и другие. Общим моментом является то, что испытуемый должен сам дополнять, интерпретировать или развивать стимул, предоставляемый экспериментатором[1, стр. 37].

В основе этих тестов лежит механизм, который Фрейд и Юнг называли “проекцией”. Считается, что посредством задействования этого механизма можно “вытащить” содержание неосознаваемых исследуемым, вытесненных в бессознательное, установок, переживаний, негативных эмоций и т.д.[1, стр. 37].

Интересным является тот факт, что даже в самих источниках, посвящённых проективным тестам говорится об “относительно низкой надёжности получаемых результатов, связанной с субъективностью интерпретации”, а также о том, что “трудно научными методами подтвердить надёжность и валидность рисуночных методик”[9, стр.8]. От себя добавлю, что это относится не только к рисуночным тестам, это общая характеристика всего класса методик.

В мета-анализе, проведённом в далёком 2000м году, было показано[13], что тест Роршаха, тематический апперцептивный тест и тест, известный в российской литературе как “Рисунок человека”, не обладают достаточно высокой валидностью. Авторы рекомендуют воздержаться от использования этих методик в судебной и клинической практике или, по крайней мере, ограничиться тем небольшим числом интерпретаций, которые имеют хоть какое-то эмпирическое подтверждение.

В более свежем мета-анализе от 2013 года[14] также сообщается о недостаточной валидности теста Роршаха. Но это не мешает включать этот тест в список “основных проективных методик патопсихологической диагностики” некоторым отечественным авторам[1, стр. 38], лол.

Относительно “Рисунка несуществующего животного” есть даже отечественное исследование[15], в котором

было установлено, что ряд толкований рисунка «несуществующего животного», которые описываются в литературе, не подтвердились. В частности, наличие зубов, рогов и когтей не связано с интегральным показателем агрессивности, определяемому по тесту Басса-Дарки.

Справедливости ради, хочу отметить, что и в отечественных источниках встречается адекватная оценка валидности и надёжности проективных методик. Так, например, Лубовский отмечает[16]:

Несмотря на ряд исследований и методических разработок за последнее тридцатилетие, психологическая диагностика развития находится на низком уровне. Это проявляется в отсутствии организационных принципов и унифицированного подхода, а также в господстве интуитивно-эмпирического подхода к диагностическим процедурам и оценке их результатов… В качестве средств диагностики применяются лишь не очень качественно стандартизированные версии классических интеллектуальных тестов. Результаты оцениваются интуитивно-эмпирически, т.е. произвольно.

С тестом “Рисунок человека” всё не сильно лучше. В исследовании 2013 года было показано, что не стоит его использовать для оценки интеллектуального исследования детей[17]. Не оправдал он себя и как инструмент для определения наличия факта сексуального насилия в биографии ребёнка[18], да и как тест для определения уровня когнитивного развития, социальной адаптации, личностных характеристик ребёнка он не слишком хорош[19]. Не пригоден он и в качестве инструмента диагностики / скрининга поведенческих расстройств у детей[20].

Популярный в отечественной психологической тусовке тест Люшера тоже не имеет доказательств валидности, в исследовании от 1984[21] года не было найдено существенной корреляции между результатами этого теста и MMPI (стандартный объект для сравнения тестов, претендующих на выявление личностных особенностей), а его (теста Люшера) популярность в психологических кругах отлично объясняется эффектом Барнума.

Думаю, пруфов достаточно. Любому психологу очевидно, что у проективных тестов не может быть высокой надёжности — просто потому, что они допускают очень высокую вариативность оценки одних и тех же рисунков / рассказов испытуемых. Действительно, в ряде случаев результаты (в виде каких-то выводов и умозаключений, а не самих рисунков) гораздо больше говорят об интерпретирующем их специалисте больше, чем о самом исследуемом.

Опросники

Начнём с “золотого стандарта” личностной диагностики в РФ — стандартизированного многофакторного метода исследования личности (СМИЛа). Этот тест является адаптацией широко известного во всём мире теста MMPI (Minnesota Multiphasic Personality Inventory), созданного во время Второй мировой войны в целях профессионального отбора военных лётчиков[10, стр. 3].

О валидности и надёжности самого MMPI можно говорить много и долго, но фишка в том, что СМИЛ — это не MMPI, и переносить данные, полученные на одном тесте, на другой — некорректно. В методичке по СМИЛу говорится, что "статистическая обработка данных и сравнительный анализ результатов психодиагностического исследования с данными объективного наблюдения (подчас — многолетнего) подтвердили надёжность методики”[10, стр. 11]. Круто, чо.

Только, вот, в методичке[10] раздел с используемой литературой отсутствует как класс — библиография не указана, и где почитать про эти самые “подчас многолетние исследования” — непонятно.

В руководстве по СМИЛу хоть что-то похожее на описание стандартизации ограничивается вот таким пассажем[10, стр. 12]:

Перевод текста опросника проводился с помощью квалифицированных филологов, хорошо знающих тонкости словоупотреблений и построения фраз. Совершенствование перевода проводилось 9(!) раз после очередных апробаций теста на различных контингентах отечественной популяции. Частота нормативных ответов американцев сравнивалась с результатами ответов репрезентативной группы, состоявшей из 940 россиян.

Ссылки на соответствующую работу нет, имена “квалифицированных филологов” не указаны, описания “контингентов отечественной популяции” не приводится, результат сравнения ответов американцев и россиян — не приводится.

В другой своей книге Собчик очень самокритична[22, разд. “5.1. Индивидуально-типологический опросник (ИТО)”].:

Бывает так, что теории создаются на базе богатой фантазии и якобы находят свое подтверждение в описанных авторами нескольких наблюдениях. <...> Многие психологические тесты создаются без определенной теоретической базы.

Самое смешное заключается в том, что мне не удалось найти в Гуглошколяре по запросу “Собчик СМИЛ валидность надёжность” не только исследований самой Собчик, но и хоть каких-то упоминаний о том, что они вообще есть. И, сдаётся мне, дело тут не в проблемах поискового алгоритма Гугла.

Можно, конечно, сказать, что, дескать, MMPI валиден и надёжен, и, значит, основанный на нём СМИЛ — тоже, но нифига. Снова открываем Собчик[10, стр. 12], где читаем о том, что “некоторые утверждения были изменены <...> из опросника выделены 26 утверждений, которые оказались балластными”. Нет, после таких издевательств никак нельзя экстраполировать данные по валидности и надёжности на СМИЛ.

Могу сказать, что найти свидетельства валидности и надёжности (за исключением утверждений самой Собчик безо всяких пруфов) не удалось не только мне, но и автору работы “Методики, которые убивают науку”[23, стр. 263]:

Приведенные выше данные свидетельствуют о недостаточно теоретическом подходе в разработке и адаптации методик Людмилы Николаевны Собчик. В настоящее время, диагностики непригодны для построения психологического прогноза и применения в практической психологии. Они нуждаются в доработке и правильной адаптации.

Особенно мне понравился вывод автора этой работы[23, стр. 263]:

Популярность модифицированных тестов Собчик, которые применяются в школах, вузах, при профотборе, указывает на непрофессионализм редакторов, выпускающих сборники диагностик для психологов, преподавателей, рекомендующих студентам эти методики, и крайне плачевное положение психологии, как диагностического инструмента в научных исследованиях.

Резковато, но по делу.

Но, может быть, СМИЛ — единственный такой проблемный из популярных в отечественной диагностике опросников? Давайте проверим. Возьмём, например тест СМОЛ (“Сокращенный многофакторный опросник для исследования личности”), который разрабатывала не Собчик, а Зайцев. Это адаптированная версия теста Mini-Mult, который, в свою очередь, является сокращённой версией того же самого MMPI.

В работе, в которой был представлен СМОЛ, автор пишет[24]:

Качество разработанного стандарта СМОЛ проверяли путем сравнения его с результатами тестирования различных групп испытуемых (всего около 2000 человек), проведенного с нашим участием Н.И. Грачевой, Н.Е. Ножиной, Л.А. Зыряевой (ВКНЦ АМН СССР), Р.И. Хильчевской (Институт генетики АН СССР), А.Н. Гобжеляновым (Одесский медицинский институт) и др. Полученные данные свидетельствуют об адекватности указанного стандарта.

Ну, офигеть, блин! А с результатом, полученным с помощью каких методик, вы сравнивали? А то, может, с невалидным и ненадёжным СМИЛом? Не даёт ответа©.

Мои попытки найти хоть какие-то данные по валидности и надёжности СМОЛа во всё том же Гуглошколяре по запросам “тест мини-мульт валидность надёжность” и “тест СМОЛ валидность надёжность” снова не принесли результата. И нет, в Киберленинке, е-лайбрари и прочих местах я тоже ничего не нашла. Одинокое исследование[25] от 2014 года с выводами о, по меньшей мере, ограниченности применимости СМОЛа при шизофрении — всё, что мне удалось накопать на эту тему.

“А что насчёт ИТО (индивидуально-психологического опросника)?” — спросит меня любопытный читатель. “А ничего” — отвечу ему я. Опять же, все данные о его валидности и надёжности, которые мне удалось найти, сводятся к двум цитатам автора методики”[22, разд. “5.1. Индивидуально-типологический опросник (ИТО)”]:

В период, когда начинались мои исследования в сфере психологии личности, вся работа протекала под мощным огнем критики, направленной на тесты вообще и особенно — на попытки вывести личностные особенности человека из его врожденных индивидных свойств. В чем-то такая ситуация пошла на пользу. Приходилось соответствовать самым строгим требованиям к себе, к проводимой работе

И

В течение последних десяти лет методика ИТО широко применяется в контексте различных по своим целям исследований в клинике пограничных психических расстройств, при изучении процессов деформации личности под влиянием неблагоприятных условий или эмоционального «выгорания» в рамках разных видов профессиональной деятельности, в целях кадрового отбора и профориентации. Полученные результаты подтверждают на практике концепцию теории ведущих тенденций.

По “теории ведущих тенденций” я бы тоже могла проехаться, и только тот факт, что это совсем уж не соотносится с заявленной темой поста, удерживает меня от этого. В общем, популярные у нас диагностические методики основываются на честном слове их автора. А потом — “Почему психологов так не любят?”

Но, может быть, мы зря используем инструменты, имеющие отношения к MMPI? Ок, давайте посмотрим на методику “Прогноз-2” (известную как “НПУ-2”). Оригинальной статьи Рыбникова, в которой он её представляет, в свободном доступе нет (ну, или я не нашла). И… и других данных по валидности и надёжности — нет.

Думаю, хватит пока опросников, много их таких, давайте переходить к следующему разделу.

Исследование мышления

Мой любимый раздел. Довольно часто в моей практической деятельности мне приходится исследовать мышление клиентов на предмет наличия / отсутствия нарушений по шизофреническому типу. Это достаточно важная часть диагностического процесса, на основе которой врачом-психиатром вполне могут приниматься решения относительно стратегии лечения пациента. И поэтому требования к валидности и надёжности используемых методик в этой сфере чрезвычайно высоки.

Большая часть используемых в этой сфере отечественных методик разработана в 20-70х годах XX века[26]. Они, эти самые методики, кочуют из учебника в учебник, зачастую не особо изменяясь со временем. Рассмотрим же их.

Первое, о чём вспомнят многие мои коллеги при разговоре о диагностике мышления — это методика “Пиктограмма”. Изначально предложенная А.Р. Лурия для исследования способности к опосредованному запоминанию в 60-х (по другим данным, её предложил Выготский[29, стр. 105]), она была существенно доработана Б.Г. Херсонским в 80-х[27, стр. 5].

На мой субъективный взгляд, “Пиктограмма” Херсонского является наиболее проработанной версией этой методики в отечественной патопсихологии, поэтому её и рассмотрим. Сам Херсонский в своей работе, презентующей эту методику говорит, что “в индивидуальной психодиагностике выявляемые изменения порой столь очевидны, что не нуждаются в измерении и уточнении”[27, стр. 6]. Странно такое слышать от человека, который предлагает стандратизировать одну из самых популярных методик, ну да ладно.

В этой же статье Херсонский говорит о том, что “Практика применения пиктограммы показала ее особую валидность в диагностике шизофрении”[27, стр. 14], ссылаясь на работы Рубинштейн, Лонгиновой, Блейхера, выполненные в 70х.

Это единственная ссылка на исследование валидности “Пиктограммы” в рассматриваемой статье. Помимо этого автор сравнивает “Пиктограмму” с… тестом Роршаха[27, стр. 83] и рисуночными тестами[27, стр. 91]. Клёвые объекты для сравнения, да.

Посмотрим теперь на работы, на которые ссылается автор. Меня несколько смущает, что более свежих статей по валидности и надёжности “Пиктограммы” найти не удалось, но пусть так, может, там были настолько убедительные доказательства, что и перепроверять не пришлось (смешно, особенно на фоне того, что в статье Лонгиновой от 98-года[28] о валидности методики для исследования мышления больных шизофренией нет ни слова).

Современное переиздание работы Рубинштейн, на которую ссылается Херсонский, не содержит ни слова о валидности приведённых методик[11] (оригинальную монографию 72-го года мне найти не удалось).

В переиздание работы Блейхера вопрос валидности рассматривается[29, стр. 26], более того, там говорится о том, что “валидность вообще” — некорректное понятие, что валидность должна оцениваться по отношению к конкретной задаче (весьма здравая мысль!).

Однако ссылок, на исследования, в которых была бы продемонстрирована валидность “Пиктограммы” хоть для каких-то целей, равно как и описания этих исследований, данное руководство не содержит. Зато в нём сказано, что Херсонский “в плане интерпретации пиктограмм взял критерии, близкие к используемым в тесте Роршаха (обе эти методики использовались им параллельно)”[29, стр. 107]. А с тестом Роршаха мы разобрались чуть выше.

Наконец, давайте возьмем руководство по клинической патопсихологической диагностике мышления за авторством самого Херсонского и посмотрим, что он сам говорит о валидности и надёжности: “Традиционные характеристики стандартизированных тестов, в частности, различные виды надёжности и валидности неприменимы в отношении НМИМ”[30, стр.44] (нестандартизированным методикам исследования мышления). Вместо этих характеристик он предлагает использовать “Диапазон методики”, “Формализуемость ответа”, “Диагностическую ценность”.

Не будем здесь разбирать, что это такое, и насколько указанные характеристики близки к общепринятым понятиям валидности и надёжности, а просто отметим прогресс автора — в 80х он утверждал (без нормальных ссылок), что “Пиктограмма” валидна, по крайней мере, для диагностики шизофрении, а после 2000-ного уже говорит, что она не может быть валидной принципиально. Прогресс, вызывает уважение (абсолютно без сарказма: способность изменить своё мнение и признать это довольно редкая штука в нашем академическом сообществе).

Вообще, Херсонский — большой молодец, он много полезного сделал для патопсихологии, и я обязательно расскажу о его заслугах ниже. Но “Пиктограмма” от этого валидной и надёжной не становится.

Ладно, с пиктограммой разобрались. Посмотрим, что ещё нам предлагается использовать: “Классификацию предметов”, “Исключение предметов”, “Сравнение и определение понятий”, “Трактовку пословиц, метафор и фраз”, “Заполнение пропущенных в тексте слов” и другие методики[1, стр. 35; 11, разд. 7].

Херсонский относит все эти методики к классу НМИМ[30, стр. 42-43], и я в этом с ним согласна. А для НМИМов нет смысла пытаться найти доказательства вадидности и надёжности. В обзоре литературы по диагностике мышления[26] прямо говорится о том, что “Русскоязычные методики созданы преимущественно в 50-60-х годах 20-го века, они эффективны в выявлении нарушений мышления как стимульный материал, просты
в применении, но не прошли процедуру научного доказательства их психометрических свойств”.

Собственно, о какой валидности и надёжности можно говорить в случае методик, большинство из которых вообще не прошло процедуры стандартизации, а те, что прошли, всё равно допускают субъективность и [в высокой степени] произвольность трактовок результатов?

Тесты интеллекта

В отечественной психодиагностике примечательна работа К.М. Гуревич[31], написанная в далёком 1980м году, но не потерявшая актуальности до сих пор. Отмечая, что в современных вариантах тесты интеллекта (Бине — Стенфорд, Векслер и др.) отличаются высокой надежностью, автор открыто говорит о том, что

сложившееся в тестологии интеллекта положение нельзя назвать удовлетворительным. После долгих лет исследований остается неотчетливым и теоретически запутанным само понятие интеллекта. Не находят окончательного объяснения постоянно повторяющиеся при тестировании факты значительных различий, которые неизменно обнаруживаются при испытаниях выборок, различающихся по национальности, образовательному, культурному и экономическому статусу. Находятся психологи, которые утверждают, что эти различия вызваны неодинаковостью самого интеллекта у представителей указанных групп. Другие же полагают, что истинная причина не в различиях по интеллекту, а в природе тестов и тестировании. Сами тестологи признают, что «неладно что-то в датском государстве».

Позволю себе ещё одну длинную цитату из той же работы:

При разработке концепции тестов развития мышления придется пересмотреть систему критериальных оценок (стандартизация, надежность, валидность). В частности, нужно пересмотреть традиционное представление, что результаты психологического тестирования больших выборок якобы должны быть распределены по кривой Гаусса, т. е. нормально. Это представление, очевидно, не имеет серьезных оснований, и нельзя не согласиться с той критикой, которой подвергает его Хофманн. Не обсуждая вопроса во всем объеме, следует отметить, что нормальное распределение имеет место, когда на случайную величину действует большое число разнообразных факторов и доля воздействия каждого из них одинаково мала по сравнению с их числом. Но в тестировании интеллекта складывается совсем иная картина: на распределение влияет наряду с множеством разнообразных факторов также один мощный фактор — фактор культуры. Распределение результатов тестирования будет в таком случае зависеть от того, в каких долях представлены в данной выборке лица с разными степенями приобщения к данной культуре, как она отражена в тесте; так как подбор испытуемых не может быть заранее предсказан, то и о характере распределения заранее ничего сказать нельзя. Возможно, что удастся когда-то получить нормальное распределение, но это будет не правилом, а исключением.

Понятно, что распределение, отличающееся от нормального, ставит психолога перед целым рядом трудностей; главная состоит в том, что нет оснований применять параметрические статистические методы. Вероятно, придется отказаться от такого сопоставления с любыми критериями, когда сопоставление базируется на группировках по имманентному критерию, например по стандартному отклонению. Следует, очевидно, переходить на другие способы сопоставлений, которые, кстати, представляются и более адекватными, и более современными (см., например, [ Popham W. J., 1978]).

Нельзя более удовлетворяться сложившимся пониманием критерия надежности, по которому качество теста тем выше, чем больше совпадений между первым и вторым тестированием (тест — ретест). Этот критерий несет в себе идею метафизической неизменности содержания психики, не допускает возможности ее развития. Новое понимание теста исходит из того, что вербально-логические приобретения предполагают развитие мышления. Получение высокого коэффициента надежности при повторном тестировании должно, скорее всего, восприниматься как сигнал неблагополучия: либо тест не отражает перемен, происшедших в психике, либо такие перемены и на самом деле не произошли, а это свидетельствует о паузе в развитии, что не может не встревожить психолога.

Есть ещё один интересный факт: последняя адаптированная в РФ версия того же теста Векслера была выпущена в 1992г.[32], что ставит под вопрос наличие влияния эффекта Флинна (суть предполагаемом повышении значений показателей коэффициента интеллекта с течением времени). Косвенные подтверждения тому, что этот эффект имел место можно найти, например в работе Л. Баранской, которая приходит к выводу о необходимости перенормировки выборки.

Сторонникам теста Айзенка следует ознакомиться с работой В.А. Васильева[34], в которой автор демонстрирует наличие грубых ошибок в этом тесте. Я перепроверила один из приведённых им примеров, который показался мне наиболее вопиющей ошибкой: действительно, в ответах на вопрос теста №8, который звучит “Подчеркните лишнее слово — Испания, Дания, Германия, Франция, Италия, Финляндия”[35, 146] указана Дания с отметкой о том, что она — единственное королевство среди перечисленных стран [35, стр.185]. Но Испания — тоже королевство[36]. И эти люди собираются тестировать нас на IQ!

Процедура тестирования

В этом разделе не будет пруфов, поскольку я не знаю, где их искать, исследования по теме реальной процедуры патопсихологического тестирования в условиях отечественных стационаров мне не попадалось. Зато я имела возможность поработать в одном из них и пообщаться с коллегами / пациентами из других учреждений.

Так вот, хочу сказать, что даже эти несовершенные методики зачастую не проводятся или проводятся не полностью в силу банальной нехватки времени (когда тебе дают всего час на пациента, ты не будешь проводить Векслера или СМИЛ). И если вы видите кучу использованных методик в данных патопсихологического заключения — подумайте, а могли ли они быть действительно использованы в таком количестве.

Да, бывает так, что диагностика проводится достаточно дотошным (и имеющим кучу времени) специалистом, который действительно прогоняет испытуемого через все эти тесты. Но часто бывает и так, что методики проводятся не полностью (или не проводятся вовсе), и экспериментатор описывает их результаты на основании своего субъективного представления о том, как пациент мог бы пройти данный тест.

Основные проблемы в отечественной патопсихологической диагностике

Конечно, же я могу здесь быть излишне субъективной в своих оценках, и на многие утверждения я заведомо не смогу привести пруфы на авторитетные источники, но тем не менее мне хочется сделать некий вывод из всего вышеизложенного.

Ситуация выглядит так, как-будто наша патопсихология, стесняясь признать субъективность и предположительный характер своих выводов, пытается всеми силами придать себе некую некую наукообразность. И впечатление от этого создаётся довольно отталкивающее.

Да, большинство наших методик позволяют или вообще субъективно оценивать пациента, или (что ничуть не лучше) прятать этот субъективизм за непонятными непосвященным и такими правдоподобными циферками.

Кого мы обманываем? Не только же пациентов и коллег-психиатров. Нет, мы обманываем систематически, долго, из поколения в поколение — самих себя. Начинающий специалист, работающий с тем же СМИЛом, о котором он непременно услышит в ВУЗе, прочтёт руководство, в котором утверждается, что он валиден и надёжен. И, весьма вероятно, не пойдёт копать дальше, а будет искренне верить автору — заслуженному и уважаемому специалисту, обласканному славой и удостоенному наград.

И хуже того, через много лет, так и не найдя времени на то, чтобы свериться с первоисточниками, он понесёт это мнение дальше — следующим поколениям психологов. И вот — он уже и сам умудрённый опытом — систематическим повторением одних и тех же клинических ошибок — вещает с кафедры о валидности, надёжности и прочих положительных качествах этих методик. Разве не так формируется мифология?

И уже новые поколения молодых специалистов выпускаются, обученные по его конспектам, и не все из них идут работать в “МакДак”, некоторые попадают в психоневрологические диспансеры и стационары и, сами того не ведая (а это и страшно!), проецируют собственные непрожитые комплексы в виде таких привлекательных, придающих такую серьёзность и значимость, цифр на своих пациентов.

И ломают им жизни — через инструменты МСЭ, профотборов, судебных экспертиз и недобросовестных психиатров, не желающих думать, некритично полагающихся на данные патопсихологической диагностики. Воистину, корень “патос” — означает в этом случае то, что в него вкладывали греки: страдание.

Психологическая диагностика, несущая страдание — вот что получается, когда мы забываем о том, что все наши суждения — не более, чем мнения, когда, надевая белый халат, начинаем верить в собственную непогрешимость, когда делим мир на “мы” и “они” — на специалистов, которые вечно правы и нормальны, что бы это ни значило, и на пациентов — сумасшедших, в которых со временем мы рискуем разучиться видеть людей.

И это становится началом конца — не только для “них”, но и для “нас”. Ибо нет здесь никакого “мы” и “они”, и все специалисты, которые работают в индустрии душевного здоровья, обязаны об этом помнить.

И если психиатрия, особенно западная, признаёт наличие и неизбежность субъективного компонента в диагностическом процессе[37], стараясь от него последовательно избавляться, признает ограниченность (и даже где-то слабые стороны) процесса объективизации диагноза[38], старается как-то с извечной субъективностью процесса психиатрической диагностики как-то бороться (небезуспешно, кстати), то наша патопсихология зачастую просто отрицает его существование. И это — печально.

Что мы делаем? На основе плохо стандартизированных методик производим далеко идущие выводы (самые хитрые из нас говорят — “предположения”) о пациенте. И наши коллеги-психиатры занимаются тем же самым. Да, можно много говорить о том, что есть SCID´ы и прочие прекрасные вещи, но кто из нас / них использует их на практике?

Скажете, что это уровень нашей провинциальной психиатрической помощи? Не поверю — были у меня пациенты из столиц. И истории болезней их я читала. Всё то же самое, даже в ведущих клиниках и учреждениях. Нет, я, конечно, не могу говорить за всю индустрию, и в этом разделе я скорее эмоциональна, чем объективна, но впечатление у меня как у инсайдера сложилось именно такое.

Что делать-то?

Разумеется, грош цена той критике, которая не несёт в себе хотя бы зерна, некоего зачатка путей разрешения поднятых проблем. Осознавая этот простой факт, я постараюсь изложить некие соображения относительно того, что можно сделать. К моему огромному сожалению, этот раздел будет сильно короче всех предыдущих, ибо я не могу осилить такую задачу в одиночку. Но я хочу призвать коллег если не к её решению, то хотя бы к осознанию и признанию проблемы.

Со стороны академического сообщества

Здесь, конечно, следует сказать о необходимости [ре]стандартизации используемого инструментария, [пере]проверок данных о валидности и надёжности по крайней мере тех инструментов, к которым эти понятия применимы, [ре]адаптации лучших зарубежных методик и т.д.

Но гораздо важнее — отказ от ложных иллюзий объективности, которую дают многие широко используемые в клинической практике инструменты. Нет, серьёзно, если посмотреть, то все книги, монографии, учебники и прочие материалы по патопсихологической диагностике ссылаются на ограниченный объем (менее десятка) статей, написанных в прошлом веке.

Большая часть из этих работ недоступна для широкого круга специалистов.Возможно, в университетских библиотеках есть ограниченный тираж некоей работы той же Рубинштейн, в которой она убедительно доказывает валидность и надёжность патопсихологических методик, может быть, и Собчик где-то публиковала актуальные данные о том, как / на ком / какими инструментами она перепроверяла свой СМИЛ, может, в секретных бункерах есть тест Айзенка, не содержащий грубых фактологических ошибок…

Может быть, и динозавры не вымерли, чердак населяют барабашки, а на обратной стороне зеркала находится портал в страну розовых пони. Да.

Но что толку от всего этого, если рядовой клинический психолог / психиатр не имеет доступа ко всему этому, если его кормят устаревшими, а то и изначально неверными данными?

Нет у меня ответа, только запредельная щемящая грусть, тоска и безнадёга на душе.

Со стороны специалиста

На уровне специалиста самым важным, на мой взгляд, является признание проблемы. Да, мы ставим свои симптомокомплексы, основываясь, в конечном счёте, на субъективных и произвольных умозаключениях. Это так. Давайте не будем забывать об этом.

Давайте использовать лучшее из того, что нам доступно. Да, у Рубинштейн методики представлены в совсем непригодном виде, где говорится, что “вторым критерием, на котором основывается оценка выполнения данного задания, является критерий адекватности ассоциаций” [11, стр. 143], при этом толком не разъясняется, какие образы считаются “адекватными”, но у нас уже давно есть монография Херсонского, в которой не только разъясняется суть таких понятий, как “адекватность”, “стандартность”, но и приводится каталог предварительно классифицированных по предлагаемым критериям образов[30, приложение 2].

И хотя способ, которым были получены эти данные, остаётся не до конца понятным лично мне (я не смогла найти детального описания процесса их получения), предложенные в данной работе попытки стандартизации той же “Пиктограммы” — это огромный шаг вперёд. Если все мы будем использовать единый подход к оценке плохо формализуемых методик, если мы будем использовать единый терминологический аппарат — это уже решит часть проблем.

Давайте будем использовать методики, имеющие хорошие показатели валидности и надёжности, например те же стандартные прогрессивные матрицы Равена[39, стр. 34-48] вместо тех, которые этих показателей не имеют — хотя бы там, где это возможно.

Давайте откажемся от использования заведомо некорректных и устаревших методик.

Давайте не будем бояться взять на себя ответственность за свои субъективные впечатления и там, где наш диагноз был сформирован, в первую очередь на их основе (а что такое клиническая беседа в свободной форме, как ни составление субъективного впечатления) будем открыто об этом говорить,.

Давайте осторожно использовать СКИДы (SCID — Structured Clinical Interview for DSM), понимая, что большинство из них не апробированы на русскоязычной аудитории, но осознавая их огромную практическую ценность.

Давайте признаем, что субъективный компонент в нашей работе занимает очень значительное место, и от того, какие мы сами, зависит точность нашей диагностики; осознавая это — будем совершенствовать свои профессиональные знания, в т.ч. в психиатрии и психофармакологии.

И давайте не будем прятаться за цифры. Всё равно в конечном итоге у нас это плохо получается.

Со стороны пациента

Пациентов и потенциентов хочется предупредить о том, что вот такая фигня у нас происходит, да. И сказать о том, что на практике не столь важно, какими методиками вас диагностируют, сколь важно, кто это делает.

Я могу себе представить, что хороший патопсихолог / психиатр даст более достоверный результат в диагностике с помощью колоды игральных карт, чем плохой, использующий самые совершенные из доступных патопсихологические методики. Ищите не методики, но человека.

Зарубежный опыт

К сожалению, я не имею личного опыта работы в системе психиатрической помощи развитых стран, поэтому мои познания в этой области носят сугубо умозрительный характер. Если среди читателей найдутся более осведомлённые о реальном положении дел специалисты, с удовольствием выслушаю их замечания / уточнения / опровержения.

Насколько мне известно, на Западе нет такого жёсткого разделения на нейро- и патопсихологию, как у нас. Например, в известном руководстве по психиатрии за авторством Каплана и Сэдок термин “патопсихология” не употреблется ни разу[40], нет его и в учебнике Лезак[8]. Поиск по этому запросу в базе Pubmed выдаёт 34 результата, значимая часть из которых — ссылки на эбстракты отечественных журналов.

Поэтому предлагаю особо не заморачиваться тем, как называются диагностические методики и к какому направлению они относятся, а просто сделать их краткий обзор.

Следует отметить, что том же руководстве Каплана и Сэдок уделяется внимание важности соответствия уровня проводящей процедуру оценки специалиста используемому инструменту, подчёркивается, что чем менее структурированной является методика, тем более квалифицированным должен быть проводящий её специалист[40, стр. 2726].

В первую очередь следует отметить любовь западных коллег к разного рода клиническим “психиатрическим” шкалам — таким как SANS – Шкала оценки негативных симптомов, SAPS – Шкала оценки позитивных симптомов, PANSS – Шкала оценки позитивных и негативных синдромов, BDI-II — шкала депрессии Бека и т.д.

Западные коллеги используют такие хорошо знакомые отечественным специалистам методики диагностики мышления, как интерпретация пословиц[8, пар. 27.13] (тут следует отметить, что у них есть формализованная и стандартизированная версия этого теста[8, пар. 27.17), обобщение понятий[8, пар. 27.29], установление логических соотношений между понятия (в духе работ Лурия)[8, пар. 27.43], шкала Стэнфорд-Бине [8, пар. 27.44], цветные прогрессивные матрицы Равена[8, пар. 27.106], тест Выготского на группировку объектов[8, пар. 27.136] и некоторые другие.

Конечно же, они располагают и другими, менее известными у нас инструментами, такими как категорийный тест Холстеда — Halstead Category Test[8, пар. 27.51], тест пространственного ожидания Брикстона — The Brixton Spatial Anticipation Test[8, пар. 27.74], отгадывание заданного слова — “Twenty Questions” task (задание, в котором экспериментатор загадывает некое слово, а испытуемый должен за 20 вопросов, ответить на которые можно только “да” или “нет” отгадать это слово)[8, пар. 27.78] и более формализованная версия этого задания — Identification of Common Objects[8, пар. 27.82], теста определение значения слов из контекста — Word Context Test: D-KEFS[8, пар. 27.228] и т.д.

Интересным моментом является концепция “пересортировки” объектов: пациент сначала группирует объекты, а потом его просят сгруппировать их по другому признаку[8, пар. 27.138] (у нас обычно ограничиваются одной группировкой, хотя тот же Херсонский рекомендует что-то в таком духе).

Используют они и проективные тесты[8, пар. 27.152], но с одним важным отличием: в их руководствах по проведению таких тестов гораздо большее внимание уделяется важности включения результатов подобных методик в общий контекст исследования, недопустимости однозначных выводов на основании полученных данных, последовательному моделированию и уточнению гипотетической модели психики пациента и прочим “идеологическим” вещам.

Лично мне интереснее всего было бы разобраться с таким инструментом как MATRICS Consensus Cognitive Battery (MCCB)[8, пар. 29.295] — это такая батарея для оценки когнитивных функций при шизофрении — тем более, что у него есть версия на русском языке[42].

Ещё одним очень сильно заинтересовавшим меня инструментов является тест SWAP-200 (The Shedler-Westen Assessment Procedure) — прекрасный инструмент для исследования личности, выдающий результаты не только с привязкой к DSM, но и в рамках понятных клиницистам (независимо от их теоретической ориентации) концепций[4].

В целом, у меня создаётся впечатление, что за исключением отдельных очень узких направлений (той же стандартизации “Пиктограммы”, выполненной Херсонским), мы отстали от них лет на 30, если не больше. Они располагают лучшими инструментами, доступным нам, у них гораздо чаще происходит рестандартизация, многие классные штуки типа Векслера доступны им в более полном объёме (просто в силу того, что у нас не всё переведено), и при этом есть прекрасные инструменты, о которых у нас вообще мало чего известно.

Грустно это. Прости, Блюма Вульфовна, мы всё…

Зачем мы вообще этим занимаемся?

Этот раздел тоже будет крайне субъективным, т.к. я не знаю, какие объективные данные можно привести в ответ на вынесенный в заглавие вопрос.

Да, наш инструментарий несовершенен. Но в индустрии душевного здоровья вообще всё достаточно несовершенно. Моё личное мнение заключается в том, что психиатрия (вместе с относящимися к ней дисциплинами вроде патопсихологии) — это такая прото-наука, нечто вроде алхимии или натурфилософии с той лишь разницей, что её “пренатальный” период пришёлся на эпоху, когда Научный Метод уже сформирован и использование его отработано.

Такие распространённые и, я бы сказала, обязательные методы диагностики, как клиническая беседа (не та, которая по СКИДам, а обычная), наблюдение, сбор анамнеза у родственников и прочие подобные, тоже вряд ли могу похвастаться высокими показателями валидности и надёжности в силу очевидных причин. Но никто из коллег в здравом уме не будет утверждать, что они бесполезны.

То же самое и с патопсихологическими методиками и пато- / нейропсихологией в целом. Если не задаваться, если помнить, что методики могут “врать”, если строить эксперимент так, чтобы одни и те же характеристики психики пациента исследовались разными методами, если не забывать про те самые методы клинической беседы и наблюдения, то данные патопсихологического исследования вполне могут быть полезны как врачу, так и пациенту.

Когда имеет смысл проводить патопсихологическую диагностику, чтобы это не было простой бесполезной тратой времени и ресурсов?

Лично я вижу несколько сценариев. Во-первых, когда есть некие нормативные документы, которые предписывают её пройти. Несмотря на всю бессмысленность подобных предписаний в целом ряде случаев, часто бывает так, что избежать этой процедуры невозможно. Я, конечно, имею в виду, в первую очередь разные экспертизы — МСЭ, военную и судебную и т.д.

Иногда в процессе амбулаторного лечения врач назначает прохождение процедуры патопсихологического обследования. Иногда пациент проходит её, а потом хочет перепроверить результаты у другого специалиста. Тут комментировать особо нечего — есть некие внешние требования её пройти, есть необходимость этим требованиям подчиниться => добро пожаловать на диагностику.

Второй вариант осмысленного обращения к патопсихологу — это разного рода дифференциальная диагностика. Иногда бывает так, что одними “психиатрическими” методами сложно понять, что с пациентом. Например когда нужно разобраться, шизофрения у пациента или органическое шизофреноподобное расстройство.

У меня нет жёстких пруфов, которые подтвердили бы полезность патодиагностики в этом случае (не на Рубинштейн же ссылаться!), но весь мой опыт и опыт коллег психиатров показывает, что она может быть тут полезна. В этих самых невалидных и ненадёжных методиках опытный клиницист увидит довольно явные различия и сможет отличить одно от другого.

Да, в значительной степени это будет субъективно. Но в ряде случаев это единственная возможность сделать это хоть как-то, и клинический результат будет лучше, чем это не делать вообще никак.

Третий вариант — “тонкий” подбор психофармы и оценка качества лечения. Существует огромная разница между задачами “вылечить пациента” и “решить проблемы человека”. Огромное количество статей, подтверждающих эффективность разного рода препаратов обычно свидетельствует о том, что они позволяют решить первую задачу. Но я не видела ещё ни одного действительно высокофункционального и счастливого шизофреника на антипсихотиках первого поколения, например.

Чем тут поможет патопсихолог? Нет, фарму назначать он не имеет права. Но вместе с врачом-психиатром они могут понять, какие изменения внести в схему, например, чтобы человек мог снова стать эффективным в решении интеллектуальных задач. Патопсихологическая диагностика позволит здесь установить, какие именно проблемы имеет пациент в сфере мышления, памяти и внимания, а врач-психиатр на основе этой информации сможет более точно подбирать препараты. Или оценивать влияние ранее подобранных.

Четвёртый вариант — когда человеку просто “нравится проходить тестики”. Собственно, почему бы и нет.

Некоторые методики, не будучи валидными и надёжными, помогают установить контакт с пациентом — тот же “Рисунок несуществующего животного” или ТАТ прекрасно для этих целей подходят. А потом, в рамках установленного контакта, можно собрать много ценной информации методом клинической беседы.

Главное помнить, что мы строим свои модели на основании недостоверных с высокой вероятностью данных и использовать известные всем принципы построения сложных систем из заведомо ненадёжных элементов: дублирование, кросс-проверки, сверки и т.п.

Да, в этом всём очень много субъективизма. Но хороший специалист может с этим справиться и выжать из всего этого что-то полезное для своего пациента.

UPD. 12.04.19 / FAQ

В первую очередь, хочу выразить признательность аудитории Хабра за заданные вопросы и интересную дискуссию. Я решила сделать некое дополнение к основной статье и собрать в нём ответы на некоторые вопросы, чтобы избавить читателей от необходимости долго искать информацию в комментариях.

Зачем ЭТО на хабре?

Хабр был и, насколько мне известно, остаётся саморегулирующимся сообществом, а это значит, что материалы, которые не нужны аудитории, быстро уходят в минусы вместе с кармой авторов. Эмпирическим путём было установлено, что это не так (см. рейтинг статьи), а значит, она кому-то нужна.

Более того, количество комментариев (даже за вычетом тех, в которых меня спрашивают о том, зачем я опубликовала это здесь) достаточно велико, что тоже может намекать на некий интерес аудитории к публикации. НЛО также не выпилило эту статью, поэтому я считаю, что она вполне имеет право повисеть здесь некоторое время.

Почему Хабр, а не какой-нибудь портал для психологов?

По нескольким причинам. Во-первых, потому, что здесь была опубликована первая статья, в которой утверждалось, что с диагностикой у нас всё достаточно неплохо. И я считаю, что опровержение я должна дать на том же самом ресурсе, просто из уважения к его читателям.

Во-вторых, мне хочется донести информацию о реальном положении дел в индустрии до максимально широкого круга читателей, чтобы люди, обращающиеся за патопсихологической диагностикой, могли осознанно принять решение о том, действительно ли она им нужна, с учётом всех её недостатков.

В-третьих, я хочу, чтобы мои коллеги как можно чаще сталкивались с вопросами своих клиентов / пациентов о том, насколько вообще корректно делать какие-то выводы на основании тех инструментов, которые они используют. У меня есть наивная надежда, что это заставит их как-то шевелиться в направлении большей научной обоснованности своей деятельности.

В-четвертых, я считаю, что дискуссия здесь получится более содержательной, чем на “психологических” ресурсах (оценочное суждение).

Ты боишься, что на профессиональном ресурсе тебя раскритикуют, и поэтому пришла на портал для ИТ-специалистов, где никто не разбирается в предмете?

Отнюдь. Через некоторое, достаточно непродолжительное, время я постараюсь опубликовать этот текст на всех доступных мне околопсихологических площадках. Просто не хочется рассылать сразу по всем доступным ресурсам, т.к. я могу просто не справиться с потоком комментариев.

Более того, я постараюсь растиражировать этот пост и по ресурсам, не имеющим отношения к психологии напрямую, — просто для того, чтобы донести изложенные идеи до максимально широкой аудитории.

Что касается возможной критики от профессионального сообщества, то я буду очень рада получить её в корректной форме — с пруфами и / или логическим обоснованием. Комментарии вида “вся ваша психология — фигня”, “я хороший специалист, ты всё врёшь” и “об этом и так все знают” мне не слишком интересны ввиду своей тривиальности.

Зачем ты выносишь сор из избы? Это надо обсуждать в узком кругу специалистов!

Потому, что большинство этих профессиональных междусобойчиков ни к чему не приводят: закрытая информация не выходит за пределы обсуждения, широкая аудитория не узнаёт о проблемах и продолжает нести нам деньги, думая, что мы пользуемся актуальными, валидными и надёжными инструментами, а это не так. Нет, я считаю, что мои клиенты имеют право знать об ограничениях и проблемах моей работы и осознанно принимать решения о том, нужна ли им вообще эта услуга.

Вся твоя психология — фигня, ты знаешь об этом? Вот психиатрия / психофармакология / животноводство — то да, сила!

Да, в психологии много проблем, и мы стараемся не скрывать их. hdablin недавно написал довольно эмоциональный (осторожно, обсценная лексика!) пост на тему психологического консультирования (приведу ссылку на Google Docs, чтобы не сочли за рекламу).

Зачем ты тратишь время, изобретая велосипед? Всё уже давно сказано…

На этот вопрос меня натолкнул комментарий Empatolog , за что ей огромное спасибо. В качестве материала для ознакомления она рекомендует несколько статей[44, 45, 46, 47] Батурина Н.А., а также ознакомление с другими его трудами на Киберленинке.

Что ж, попробую ответить развёрнуто. Со многими тезисами первой предложенной на рассмотрение статьи[44] я согласна. Да и как не согласиться с такими тезисами, как утверждение о том, что “психодиагностика, по мнению многих авторитетных отечественных психологов, переживает серьёзный кризис” или вывод, согласно которому “многие из проблем психодиагностики носят системный характер, которые надо решать психологии в целом, чтобы не утратить своего звания науки”.

Автор говорит о “почти полном отсутствии в России профессиональных разработчиков психодиагностических методик”. Я бы добавила к этому ещё и тот факт, что те из них, которые есть, зачастую не приводят каких-либо убедительных доказательств валидности и надёжности своих разработок (см. раздел про СМИЛ).

Второй масштабной проблемой автор называет “очень малое количество отечественных психодиагностических методик. Таких методик, которые могли бы на равных конкурировать с известными современными зарубежными методиками”.

Соглашаясь с самим содержанием этого тезиса, я не считаю указанный факт проблемой per se: для меня как практикующего психолога нет никакой разницы, разработана ли валидная и надёжная, корректно адаптированная методика в РФ или за её пределами. Мне кажется, в этом разделе автор переходит в обсуждение политики, а эта тема не только не интересна лично мне, но и не имеет прямого отношения к патопсихологической диагностике.

Далее автор отмечает, что зарубежные методики, используемые в отечественной практике “переведены не всегда хорошо, иногда неизвестно кем”. Это отлично согласуется тем, что говорится в статье, например, об адаптации теста Векслера. Пока что наши мнения по основным моментам совпадают. Далее автор делает вообще прекрасный (без сарказма) вывод: “В принципе, нам давно уже пора отказаться от этих методик. Что они измеряют — не известно, а кроме того они давно устарели”. Замечательно! Полностью поддержвиваю.

Идём дальше. Автор говорит о том, что “мы кроме нескольких тестов не знаем о многих других и тем более о новейших разработках”. И снова это отлично совпадает с тем, что я хотела донести в своей статье.

Только есть небольшая разница: Хабр читает гораздо большее количество людей, чем “Вестник Южно-Уральского государственного университета”, а значит, что размещение статьи здесь оправдано хотя бы потому, что большее количество потенциальных клиентов / пациентов узнает о проблеме.

В качестве третьей причины кризиса автор называет “низкую психодиагностическую и особенно психометрическую культуру наших психологов-пользователей тестов”. Это к вопросу о том, что “все и так всё знают об этих проблемах в профессиональном сообществе”. Не все и не всё.

Четвёртой причиной кризиса автор называет “малое количество качественных отечественных учебников по психодиагностике”. КДПВ прекрасно иллюстрирует этот тезис, с которым я полностью согласна. Есть у меня только одно замечание: эти самые “качественные” учебники не обязательно должны быть отечественными: перевод Лезак[8] уже бы решил многие проблемы в подготовке психологов-диагностов. Но, видимо, проще всем заинтересованным специалистам выучить язык самостоятельно, чем организовать перевод актуальных учебников и, тем более, разработку их в РФ.

Автор отмечает, что “содержание пособий повторяет друг друга, предлагаемый для изучения материал, остаётся где-то на уровне 70-80х годов прошлого века” (ссылок автор не приводит, но в своём обзоре я показала, что, возможно, речь идёт о ещё более давних временах).

Таким образом в целом, за исключением неких “политических аспектов” и незначительных в контексте поднятой темы нюансов я с автором согласна. Но давайте снова присмотримся к деталям. Автор выделяет учебник Л.Ф. Бурлачука[48], утверждая, что это “полноценная научная монография хорошего качества”. Что же предлагает нам автор этой работы?

На странице 79 автор этой “монографии хорошего качества” утверждает:

Не теряют своего авторитета среди психологов и проективные тесты. Наряду с
появлением новых, идет развитие уже известных. <...> Ирвинг Вейнер, известный специалист по тесту Роршаха, отмечает, что за последние два десятилетия эта популярная методика превратилась в стандартный и надежный с точки зрения психометрии инструмент оценки личности, применение которого позволяет сделать множество обоснованных выводов.

Проективные тесты мы рассмотрели выше, повторяться не хочется. Что предлагает нам автор в качестве инструментов для исследования мышления? Ничего. В целом, в работе действительно есть множество достойных упоминания моментов (например, тот факт что о тесте СМИЛ там не сказано ни слова, вызывает уважение), но к узкой теме патопсихологической диагностики они не относятся: работа, как ей ни назови, — “учебником” или “монографией” на даёт практикующему патопсихологу валидного и надёжного инструментария для проведения патопсихологической диагностики.

Вторая предложенная к рассмотрению статья[45] не имеет отношения к предмету обсуждения, поскольку в ней рассматриваются вопросы разработки (а не использования в практике психодиагностки) тестов. Зато в ней автор открыто говорит о том, что “только у 25% отечественных методик есть хотя бы упоминание о проверки валидности, надёжности и стандартизации”.

В третьей предлагаемой к рассмотрению статье[46], согласно заявлению автора, “выделены признаки наметившегося преодоления кризиса”. Давайте попробуем посмотреть на эти самые признаки и найти их проявления в реальной работе практикующих специалистов.

Например, отметим тот факт, что, по утверждению автора, “только 7% методик прошли проверку на надёжность и валидность”. Ну, преодолели кризис, ничего не скажешь. Далее автор указывает на то, что “нерешенной осталась проблема<...> — продолжается распространение в России десятков устаревших зарубежных тестов”.

Среди рассуждений о негативном влиянии представительств западных издательств и фирм, специализирующихся на диагностике, на отечественную культуру и практику психологического тестирования в духе 30-х годов автор приводит конкретные планы: “в ближайшее время будет создан <...> специальный информационный сайт: www.info.psytest.ru , на котором будет содержаться основная информация об отечественных и адаптированных методиках”. Напомню, эти планы были планами на момент публикации статьи в 2010 году. Давайте посмотрим, что из этого всего получилось.

При попытке перейти по ссылке “Просмотреть методики Компендиума” мы видим прекрасную и очень информативную для практикующего психолога информацию об ошибке СУБД: “Microsoft JET Database Engine error '80004005'”. Ну, всё, теперь проблемы вадидности и надёжности точно решены, с таким-то знанием.

И нет, я несколько раз пыталась пройти по указанному адресу с разных устройств и IP-адресов: лежит одинаково. В статье говорится о том, что “поиска необходимой информации будет в значительной степени снята”. К сожалению, автор ошибся в прогнозе.

Далее следуют рассуждения о необходимости сертификации всего и вся — тестов, психологов и т.д. Но лично у меня это начинание вызывает глубокий скепсис: очень не факт, что с этого будет какой-то толк помимо пополнения бюджетов организаций, занимающихся сертификацией (но это лишь моё мнение, и в этом вопросе мне очень хотелось бы ошибаться).

Автор статьи высказывается против открытой публикации тестов, что, на мой взгляд, очень плохая тенденция: по сути это security through obscurity, что ни к чему хорошему привести не может.

В целом же статья носит больше “политический”, нежели “патопсихологический” характер и уж точно не содержит каких-то указаний на то, что указанные в тексте моего поста проблемы были преодолены, по крайней мере, по состоянию на момент её публикации.

Последняя предложенная к рассмотрению работа[47] посвящена рассмотрению вопроса “инновационного потенциала организации” и к проблемам патопсихологической диагностики в РФ отношения не имеет.

Однако автор комментария, на основе которого был составлены данный раздел, предлагает нам самостоятельно ознакомиться со списком трудов Батурина, доступных на Киберленинке. Сделаем и это.

В первую очередь интерес вызывает статья “О втором томе Ежегодника профессиональных рецензий и обзоров психодиагностических методик”[49], в которой приводится информация о рецензировании пятнадцати методик. Из них отношение к патопсихологической диагностике взрослых (а мой пост именно о ней) имеют следующие методики:

1. Тест эмоционального интеллекта Дж. Мэйера — “производит впечатление оригинального и многообещающего, но пока сырого инструмента, который нуждается в доработке”;

2. Тест интеллектуального потенциала стандартизированный — “рецензенты дают некоторые рекомендации по улучшению психометрических характеристик методики: необходимость усиления данных о критериальной валидности, добавления данных о дискриминативности, конструктной валидности, взаимосвязи отдельных компонентов теста и данных об их вкладе в общий показатель. Кроме того, необходимо нормировать выборку, обосновать тестовые интерпретации и подробно представить конструкт, лежащий в основе теста”.

Две методики по теме, ни одну из которых нельзя использовать в реальной клинической практике.

В описании компендиума психодиагностических методик России[50] автор говорит о том, что “в подавляемом большинстве публикаций с описанием методик не приводятся данные об их психометрической проверке, отсутствуют какие-либо сведения даже о попытках проверки методик на валидность и надёжность”.

Других работ, хоть как-то относящихся к патопсихологической диагностике мне найти не удалось.

Вывод: да, разумеется, я не первая, кто заговорил о проблемах в отечественной патопсихологической диагностике. Я на это и не претендую. Я всего лишь хочу донести до максимально широкого круга заинтересованных лиц (включая пациентов и потенциентов) информацию о том, что в этой области у нас всё довольно плохо, даже сейчас, в 2019 году.

Литература

Список литературы

1. Основы патопсихологии. Учебное пособие под ред. профессора С. Л. Соловьѐвой. – М.: Мир науки, 2018.– ISBN 978-5-9500229-1-3

2. R. McCrae, Robert & Costa, Paul. (1989). Reinterpreting the Myers-Briggs Type Indicator From the Perspective of the Five-Factor Model of Personality. Journal of personality. 57. 17-40. 10.1111/j.1467-6494.1989.tb00759.x.

3.McWilliams, N. (2012). Beyond Traits: Personality as Intersubjective Themes. Journal of Personality Assessment, 94(6), 563–570. doi:10.1080/00223891.2012.711790

4. Shedler, J., & Westen, D. (2007). The Shedler–Westen Assessment Procedure (SWAP): Making Personality Diagnosis Clinically Meaningful. Journal of Personality Assessment, 89(1), 41–55. doi:10.1080/00223890701357092

5. Mullins-Sweatt, S., & Widiger, T. A. (2007). The Shedler and Westen Assessment Procedure from the perspective of general personality structure. Journal of Abnormal Psychology, 116(3), 618–623. doi:10.1037/0021-843x.116.3.618

6. Shedler, J. (2002). A New Language for Psychoanalytic Diagnosis. Journal of the American Psychoanalytic Association, 50(2), 429–456. doi:10.1177/00030651020500022201

7. David W Goodman, MD, FAPA, Diagnosis and Treatment of ADHD: Focus on the Evidence. Выступление на NEI Congress, 2015.

8. Lezak, Muriel D. Neuropsychological assessment. Oxford New York: Oxford University Press, 2012.

9. Венгер А.Л. Психологические рисуночные тесты: Иллюстрированное руководство. – М.: Владос-Пресс, 2003. – 160 с: ил.

10. Л.Н. Собчик. «Стандартизированный многофакторный метод исследования личности»

11. Рубинштейн С. Я. Р 82 Экспериментальные методики патопсихологии. — М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999. — 448 с. (Серия «Мир психологии»).

12. Taherdoost, H. (2016). Validity and Reliability of the Research Instrument; How to Test the Validation of a Questionnaire/Survey in a Research. SSRN Electronic Journal. doi:10.2139/ssrn.3205040

13. Lilienfeld, S. O., Wood, J. M., & Garb, H. N. (2000). The Scientific Status of Projective Techniques. Psychological Science in the Public Interest, 1(2), 27–66. doi:10.1111/1529-1006.002

14. Mihura, J. L., Meyer, G. J., Dumitrascu, N., & Bombel, G. (2013). The validity of individual Rorschach variables: Systematic reviews and meta-analyses of the comprehensive system. Psychological Bulletin, 139(3), 548–605. doi:10.1037/a0029406

15. Щербатых Ю.В., & Ермоленко П.И. (2016). Оценка валидности проективного теста «Рисунок несуществующего животного». Вестник по педагогике и психологии Южной Сибири, (4), 118-125.

16. Лубовский В. И. Методологические вопросы диагностики нарушений психического развития // Межвузовский сборник научных статей: «Актуальные проблемы психодиагностики лиц с ограниченными возможностями здоровья». М.: 2011. С. 4–7.

17. Imuta K, Scarf D, Pharo H, Hayne H (2013) Drawing a Close to the Use of Human Figure Drawings as a Projective Measure of Intelligence. PLOS ONE 8(3): e58991.

18. Simon D. Williams, Judy Wiener, Harriet MacMillan, Build-a-Person Technique: An examination of the validity of human-figure features as evidence of childhood sexual abuse, Child Abuse & Neglect, Volume 29, Issue 6, 2005, Pages 701-713, ISSN 0145-2134

19. J. Ter Laak, M. De Goede, A. Aleva & P. Van Rijswijk (2005) The Draw-A-Person Test: An Indicator of Children's Cognitive and Socioemotional Adaptation?, The Journal of Genetic Psychology, 166:1, 77-93, DOI: 10.3200/GNTP.166.1.77-93

20. Chollat, C., Joly, A., Houivet, E., Bénichou, J., & Marret, S. (2019). School-age human figure drawings by very preterm infants: Validity of the Draw-a-Man test to detect behavioral and cognitive disorders. Archives de Pédiatrie. doi:10.1016/j.arcped.2019.02.015

21. Holmes CB, Wurtz PJ, Waln RF, Dungan DS, Joseph CA. Relationship between the
Luscher Color Test and the MMPI. J Clin Psychol. 1984 Jan;40(1):126-8. PubMed
PMID: 6746918.

22. Собчик Л.Н., Психодиагностика в медицине, М.: Компания БОРГЕС, 2007 год, ISBN 978-5-91482-001-2, 416 стр., обложка, 70х10016.

23. ЭВОЛЮЦИЯ СОВРЕМЕННОЙ НАУКИ: сборник статей Международной
научно — практической конференции (18 февраля 2017 г., г. Уфа). В 2 ч. 1. / — Уфа: МЦИИ ОМЕГА САЙНС, 2017. – 291 с. ISBN 978-5-906924-48-3 ч.1

24. Зайцев В.П. Вариант психологического теста Мini-Мult // Психологический журнал. – 1981. — № 3. — С. 118-123

25. Худякова, Ю. Ю. (2014). Проблема валидности стандартизированных опросников в исследовании индивидуально-психологических особенностей больных шизофренией. Вестник Костромского государственного университета. Серия: Педагогика. Психология. Социокинетика, 20 (1), 99-101.

26. Демянова, Л. В. (2014). Методологические проблемы оценки нарушений мышления при шизофрении (обзор литературы). Журнал Гродненского государственного медицинского университета, (4 (48)), 16-20.

27. Херсонский, Б.Г. Метод пиктограмм в психодиагностике психических заболеваний.: — К.: Здоровья; 1988. — 104 с., ил., 0.26 л. ил — (Б-ка практ. врача) — ISBN 5-311-00071-6

28. Лонгинова, С.В. Исследование мышления больных шизофренией методом пиктограмм / С.В. Лонгинова. – Москва // Патопсихология: хрестоматия / сост. Н.Л. Белопольская. – Москва: Издательcтво УРАО, 1998. – С. 96-108.

29. Блейхер В. М., Крук И. В., Боков С. Н. Б68 Клиническая патопсихология: Руководство для врачей и клинических психологов. — М.: Издательство Московского психолого-социального института; Воронеж: Издательство НПО «МОДЭК», 2002.- 512 с. (Серия «Библиотека психолога»).

30. Б.Г. Херсонский. «Клиническая психодиагностика мышления» — М.:, Смысл, 2014.

31. Гуревич К.М. Тесты интеллекта в психологии // Вопросы пси­хологии. 1980. № 2. С. 53-64.

32. Владимирова Светлана Геннадьевна (2016). Шкала Давида Векслера: настоящее и будущее в решении проблемы измерения интеллекта. Ярославский педагогический вестник, (2), 122-126.

33. Баранская Л. Т.Особенности психодиагностики интеллекта с помощью шкалы Д. Векслера в различных возрастных группах учащихся средней школы / Л. Т. Баранская, О. С. Чаликова // Психологический вестник Уральского государственного университета. Вып. 2. — Екатеринбург: Изд-во «Банк культурной информации», 2001. — С. 92-98.

34. В.А. Васильев. Самый лучший IQ-тест. www.psychologos.ru/articles/view/samyy-luchshiy-IQ-test

35. Айзенк Г., Классические IQ тесты / Ганс Айзенк; [пер. с нагл. К Савельева]. — М.: Эксмо, 2011. — 192 с.

36. www.britannica.com/place/Spain

37. Pies R. (2007). How «objective» are psychiatric diagnoses?: (guess again). Psychiatry (Edgmont (Pa.: Township)), 4(10), 18–22.

38. Yakeley, J., Hale, R., Johnston, J., Kirtchuk, G., & Shoenberg, P. (2014). Psychiatry, subjectivity and emotion – deepening the medical model. The Psychiatric Bulletin, 38(3), 97-101. doi:10.1192/pb.bp.113.045260

39. Дж. К. Равен, Дж. К. Хорт, Дж. Равен. Руководство к Прогрессивным Матрицам Равена и Словарным Шкалам. Раздел 3. Стандартные Прогрессивные Матрицы (включая Параллельные и Плюс версии: Пер. с англ. — М.: “Когито-Центр”, 2012. — 144 с. ISBN: 978—5—89353—355—2

40. Sadock, Benjamin J., Virginia A. Sadock, and Pedro Ruiz. Kaplan & Sadock's comprehensive textbook of psychiatry. Philadelphia: Wolters Kluwer, 2017. Print.

41. www.columbiapsychiatry.org/research/research-labs/diagnostic-and-assessment-lab/structured-clinical-interview-dsm-disorders-11

42. www.parinc.com/Products/Pkey/225

43. Колесник Н.Т. Патопсихологическая диагностика: учебник для академического бакалавриата / Н. Т. Колесник, Е. А. Орлова: под ред. Г. И. Ефремовой. — М.: Издательство Юрайт, 2017. — 240 с. — Серия: Бакалавр. Академический курс. Модуль. ISBN: 978-5-9916-9643-2.

44. Батурин, Н. А. (2008). Современная психодиагностика России. Вестник Южно-Уральского государственного университета. Серия: Психология, (32 (132)), 4-9.

45. Батурин, Н. А., & Мельникова, Н. Н. (2009). Технология разработки тестов: часть I. Вестник Южно-Уральского государственного университета. Серия: Психология, (30 (163)), 4-14.

46. Батурин, Н. А. (2010). Современная психодиагностика России: преодоление кризиса и решение новых проблем. Вестник Южно-Уральского государственного университета. Серия: Психология, (40 (216)), 4-12.

47. Батурин, Н. А., Ким, Т. Д., & Науменко, А. С. (2011). Психологические аспекты инновационного потенциала организации: определяющие факторы и инструменты диагностики. Вестник Южно-Уральского государственного университета. Серия: Психология, (18 (235)), 38-47.

48. Бурлачук Л. Ф. Б91 Психодиагностика: Учебник для вузов. — СПб.: Питер,
2006. — 351 с: ил. — (Серия «Учебник нового века»). ISBN 5-94723-045-3

49. Батурин, Н. А., & Юсупова, Ю. Л. (2014). О втором томе Ежегодника профессиональных рецензий и обзоров психодиагностических методик. Вестник Южно-Уральского государственного университета. Серия: Психология, 7 (3), 116-121.

50. Батурин, Н. А., & Пичугова, А. В. (2008). Компендиум психодиагностических методик России: описание и первичный анализ. Вестник Южно-Уральского государственного университета. Серия: Психология, (31 (131)), 63-68.